10 января 1975 года, пятница, 23 часа 00 минут.
Несмотря на поздний вечер, Главные военные штабы в Москве и Минске гудят как растревоженные ульи. В окнах свет, у подъездов скопление машин. Беспрестанно звонят телефоны, в коридорах суетливо мечутся со служебными папками и без оных старшие офицеры, громко звучат раздражённые голоса генералов и маршалов. Все в смятении. В воздухе явно "пахнет" министерским гневом и подспудным ожиданием грядущих разносов и отставок. Налицо все признаки какого-то чудовищного армейского ЧП. Сообщение из района проходящих в Белоруссии учений действительно потрясало: бесследно исчез вертолёт Ми-8 с начальником инженерных войск Министерства обороны СССР маршалом инженерных войск Виктором Харченко и начальником инженерных войск Белорусского военного округа генерал-лейтенантом Дмитрием Абашиным. Министр обороны СССР дважды Герой Советского Союза Андрей Гречко был вне себя от гнева:" Командующие, главкомы, Герои, дважды Герои! И без войны маршала потеряли! Маршала! На секретнейших армейских учениях! Бесследно! Позор! Поднять всех на ноги, всех! Найти немедленно и доложить!". Выпустив очередную гневную тираду, и метая на окружающий генералитет испепеляющие, пышущие гневом взгляды, он вновь и вновь хватался за трубку телефона и требовал, не стесняясь в выражениях, немедленного доклада, то от ответственного за проведение учения главкома Сухопутных войск Героя Советского Союза генерала армии Ивана Павловского, то от командующего Белорусским военным округом Героя Советского Союза генерал-полковника Ивана Третьяка, то от командующего 26-й воздушной армии дважды Героя Советского Союза генерал-лейтенанта авиации Леонида Беды… Ночь поисков результатов не дала. Ни маршала, ни сопровождавшего его генерал-лейтенанта, ни вертолёта не нашли. Дело с каждым часом стало принимать весьма нешуточный оборот. Особая и очень неприятная пикантность происшествия состояла в том, что маршал Харченко имел при себе документы чрезвычайной важности, а сами учения проводились в режиме строжайшей секретности.

"Старожил” крупнейшего в Европе артиллерийского полигона в Дретуни, что на Витебщине, полковник в отставке Григорий Кириченко (10 лет руководил он этим беспокойным "хозяйством”) и сегодня считает, что подобных тем январским учениям 75-го года ни до того, ни после на Дретуни не было, да и наверно никогда уже и не будет. О них тогда не писали газеты, молчало радио и телевидение. Печать тайны лежала на этих "мероприятиях" до сегодняшних дней.

В конце декабря 1974 года в район полигона из под Гродно была переброшена полностью отмобилизованная и укомплектованная по штатам военного времени 28-я общевойсковая армия Белорусского военного округа. Учения носили научно-исследовательский характер, целью которых было изучение реальной огневой мощи ракетных и артиллерийских частей армии в современном наступательном бою на Европейском театре военных действий. Цель подразумевала и соответствующие средства – реальные боевые ракеты, реальные боевые снаряды, реальные или близкие к ним объекты, которые было необходимо поразить. Привлекались к учениям представители всех округов, высший руководящий состав Сухопутных войск. И никаких посторонних глаз – ни наблюдателей, ни прессы. Подготовка к столь значимым учениям велась, как это и водится, долго и муторно. Все работы легли на плечи инженерных войск Белорусского военного округа, которыми тогда руководил весьма почитаемый в военных округах генерал — Дмитрий Дмитриевич Абашин.

Непосредственно же всё предваряющее учения действо по сооружению не только укреплений "противника”, но и по оборудованию позиций для своих войск возглавлял начальник штаба инженерных войск округа полковник Григорий Чейкин. С августа по декабрь 1974 года не вылазил он со своими "инженерными” солдатами из дретунского царства болот и лесов. 10-й инженерно-сапёрный полк полгода "заселял” траншеи и блиндажи противника муляжами солдат с опилочными внутренностями, загонял в капониры и укрытия реальные, но заранее списанные танки и бронемашины. Оборона "врага” ощетинилась артиллерийскими орудиями и пулемётами. Всё делалось как у "них”, то есть по НАТОвским уставами и наставлениям. Зрелище поля боя, как вспоминают очевидцы, было весьма впечатляющим и зловещим. Соломенные солдаты в касках с автоматами, казалось, целятся прямо в тебя, танки и пушки вот-вот изрыгнут испепеляющий огонь...

Но если с "врагом” было всё ясно: его будет "метелить” в лапшу наша артиллерия, то блиндажи и командно-наблюдательные пункты для руководства учениями стали для полковника Чейкина и его подчинённых настоящей головной болью. Боевые снаряды и ракеты, в том числе и особой мощности, полетят над ними, то есть над головами разместившихся в укрытиях генералов и офицеров. А железо, есть железо, может по ошибке и "залететь" с недолётом не туда куда следует…

Накануне Нового года, перед самым началом "войны”, на Дретунский полигон прилетел со свитой генералов и маршалов командующий Сухопутными войсками генерал армии Павловский – принимать будущее поле боя. Видавший виды генералитет был просто потрясён масштабами проделанной инженерными войсками округа работ. В главных именинниках – генерал-лейтенант Абашин и полковник Чейкин. Командующий ракетными войсками и артиллерией Сухопутных войск маршал артиллерии Георгий Передельский (это его подчинённые через несколько дней будут громить эти укрепления) не удержался от восхищения и, обращаясь к генералу Павловскому, воскликнул: "Почему здесь нет маршала инженерных войск Харченко? Предлагаю пригласить сюда Виктора Кондратьевича. Пусть полюбуется на работу своих подчинённых. Это же чудо-мастера!”. Его предложение поддержал и начальник войск связи маршал Андрей Белов. Павловский согласился. Маршал Харченко на Дретунь приехал, но позже, уже к началу самих учений. Потом об этом приглашении многие вспомнят. Вспомнят как о роковом...

Дретунский полигон "заговорил” сотнями орудий и ракетных установок. Началось! Такого страшного, сметающего всё на своём пути, огненного вала не могли припомнить даже генералы-фронтовики. Над блиндажами их наблюдательных пунктов словно проносились с курьерской скоростью десятки железнодорожных составов. Снаряды, ракеты, мины различных систем и калибров спешили к целям и, достигнув их, вздыбливали на сотни метров вверх неподатливую мёрзлую землю и особо прочный бетон укреплений. Всё шло по плану. Досаждало только одно – погода. Сильный ветер, метель... По этой причине авиация приняла участие в учениях только 9 января. Истребители-бомбардировщики 1-й гвардейской авиационной дивизии нанесли массированный ракетно-бомбовый удар по позициям "противника”. Впереди был второй этап учений: прямо за всесокрушающим ракетно-артиллерийским валом войска должны были, форсируя водные преграды, перейти в стремительное наступление.

В район учений, на аэродром Боровцы, прибыл из Москвы на самолёте Ан-24 генерал армии Павловский. Перелетев на вертолёте на полигонную посадочную площадку № 202, он собрал на главном наблюдательном пункте всех генералов и маршалов. Увидев среди них маршала Харченко, передал ему распоряжение начальника Генерального штаба Вооружённых Сил СССР генерала армии Виктора Куликова: срочно убыть в Москву с документами для доклада. Вылет был назначен на завтра, 10 января, на самолёте Ан-24 из Боровцов. Командующий округом генерал Третьяк приказал выделить для перевозки маршала с площадки № 202 на аэродром Боровцы свой вертолёт-салон.

Экипаж вертолёта-салона Ми-8П с бортовым номером 02 был лучшим не только в "придворной” 66-й отдельной смешанной авиационной эскадрилье, базировавшейся на аэродроме Липки под Минском, но и во всей 26-й воздушной армии Белорусского военного округа. Так уж было заведено, что вертолёт-салон командующего войсками округа доверяли избранным – наиболее подготовленным, опытным лётчикам.

"Хозяином” вертолёта был командир звена лётчик 1-го класса тридцатидевятилетний капитан Анатолий Дубков, окончивший ещё в 1956 году 160-е Пугачёвское военное авиационное училище и имеющий солидный (а по нынешним меркам просто огромный) налёт почти в 4.300 часов. Для Дубкова в совершенстве владевшего пилотированием вертолётов Ми-1, Ми-2, Ми-4, Ми-8 в небе не было никаких тайн — летал он смело, уверенно. О таких говорят: лётчик от Бога. Ему всегда поручали наиболее ответственные задания, в самых сложных метеоусловиях. Командующий округом генерал Третьяк, как известно, был временами довольно крут, но Дубкова он жаловал, как любили его и другие генералы и офицеры округа, которых "носил” по белорусскому небу Анатолий.

Лётчиком-штурманом вертолёта был тёзка командира – штурман звена лётчик 3-го класса старший лейтенант Анатолий Козлов, а бортовым техником – старший бортовой техник-инструктор 1-го класса старший лейтенант Александр Ефремов. Экипаж славился как слаженный, дружный, лёгкий на подъём. Летали ребята с удовольствием. Генерал Третьяк же слыл непоседливым, деятельным командующим. Для экипажа это означало одно: очень мало было в Белоруссии мест, где бы им ни пришлось бывать. Четвертым и главным членом их дружной лётной семьи, их гордостью был вертолёт. Совсем новенький, выпущенный Казанским авиазаводом лишь в феврале 1973 года Ми-8П с пермскими движками ТВ2-117А, налетавший всего 263 часа из первой гарантийной тысячи. Одно смущало – заводской номер у вертолёта: 3613. И не только потому, что он оканчивался на тринадцать, но и сумма цифр тоже была тринадцать! А лётчики, как известно, народ суеверный…

О том, что их экипаж привлекается для обеспечения штаба руководства на учениях, ребята узнали ещё 24 декабря. После тщательной подготовки, 7 января, "Ноль второй” с командующим воздушной армией генералом Леонидом Бедой на борту, вылетел в 11 часов 48 минут дня из родных Липок на аэродром Заслоново, где ему предстояло базироваться во время учений. Началась их обычная работа. 8 января не летали, – подвела погода. 9 января сделали один вылет на аэродром Боровцы и вечером вернулись обратно.

Этот роковой день начался для экипажа вертолёта ранним подъёмом в 6 часов 30 минут утра. На улице мела метель, завывал сильный ветер, от его резких порывов дребезжали стёкла. Было ясно – полётов не будет. Во всяком случае, с утра — это точно. Но поставленная на 16 часов задача по перевозке маршала Харченко не отменялась. Значит, всё по отработанной схеме: медосмотр, подготовка вертолёта к полёту. Борттехник Ефремов дозаправил ещё 700 литров топлива. К обеду погода несколько улучшилась, стих ветер, но проходили мощные снежные заряды. Всё шло к тому, что лететь не придётся. Ребята уехали в общежитие и, воспользовавшись ситуацией, отдыхали – лежали на койках, читали газеты и журналы. Но команда на вылет все же поступила.

Экипаж Дубкова вылетел из Заслонова и ровно через тридцать минут совершил посадку на площадку № 202. Но маршал к вертолёту не прибыл...

Маршал Харченко находился в штабе руководства учением и заметно нервничал. То и дело слышался его громкий возбуждённый голос. Все знали, что иногда он бывал довольно резок. А в тот день и вовсе явно не в духе. Вылет в Москву по погоде откладывался. Позвонил начальник Главного штаба ВВС Герой Советского Союза генерал-полковник авиации Александр Силантьев и сказал, что Москва по погоде самолёт не примет и предложил ехать поездом. Отговаривал маршала от полёта и генерал Третьяк. По погоде закрылись аэродромы и в Боровцах, и в Витебске. И вроде маршал Харченко сдался: "Поездом не поеду, а полечу завтра на Ан-24 вместе с Павловским”. Обрадованный таким поворотом дела генерал Беда дает команду Дубкову на вылет обратно в Заслоново. Вертолёт совершил там посадку в 16 часов 47 минут. Но как оказалось, обстановка разрядилась не надолго. Как и что, там решалось, мы уже не узнаем, но в 17 часов 10 минут Дубкову вновь поступила команда на вылет. Удивлённый этим приказом, капитан Дубков сам позвонил на командный пункт и уточнил задачу. Ну и дела! Снова надо лететь за маршалом.
Уже смеркалось, значит, лететь придется ночью. А площадка № 202 оборудована только для полётов днём…

Вертолёт взлетел и, набрав высоту 200 метров, снова пошёл на Дретунь. Руководитель полётов на аэродроме Заслоново капитан Саблуков предупредил: "По маршруту телевышка высотой 350 метров, а в 20 часов ожидается прохождение холодного фронта”. Дубков откликнулся в эфире:"Знаю". В 17 часов 51 минуту при проходе установил связь с диспетчером гражданского аэродрома в Полоцке. Диспетчер удивлённо спросил: "Кто это там ещё летает?”. Но Дубков уже передавал руководителю полётов на полигоне: "Расчетное время прибытия – через 13 минут”. А на площадке № 202 переполох. Как снег на голову команда: "Срочно приготовить площадку для посадки вертолёта в ночных условиях”. Готовили в спешке, по-партизански – развели костёр и поставили с включёнными фарами два "козла” – военные легковушки "ГАЗ-69”. В свете этих фар и предстояло садиться вертолёту Дубкова.

Руководство посадкой вертолёта взял на себя опытный вертолётчик – старший инспектор-лётчик воздушной армии подполковник Тарасов. "Ноль второй" уже на подходе, а над площадкой, как назло, пошел дождь со снегом. Тарасов немедленно предупредил об этом экипаж. Дубков ответил: "У меня тоже снег”. Обеспокоенный Тарасов передаёт: "37602 (позывной Дубкова), проверьте включение противообледенительной системы”. "Всё включено”, — отозвался командир экипажа. Причин для беспокойства у земли было более чем достаточно. Буквально накануне в ВВС из-за обледенения встали в воздухе двигатели у двух вертолётов.

Томительное ожидание. И вот наконец-то в эфире прозвучал голос капитана Дубкова: "Площадку наблюдаю, разрешите посадку”. Вынырнув из промозглой темени, вертолёт в свете фар мягко коснулся земли. У всех отлегло от сердца. Подъехал генерал Беда. Мелкий дождь со снегом усиленно "полировал” блестящее туловище вертолёта. Дубков доложил генералу условия полёта: "Площадку увидел с большого расстояния, видимость хорошая, не менее 4 — 6 километров, нижний край облачности — 400 метров, ветерок, немного подбалтывает. Лететь можно, условия для моего уровня подготовки нормальные”.

Для его уровня подготовки... Да, сегодня невозможно узнать, о чём думал тогда опытнейший лётчик дважды Герой Советского Союза генерал-лейтенант авиации Леонид Беда. Но то, что на душе у него было тяжело, – это уж точно. Забрав с собой Дубкова, он поехал на командный пункт. Они понимали друг друга без слов – капитан и генерал. Они были военными лётчиками, и им приказано лететь. Да, им обоим. Хотя генерал и остаётся на земле, он будет с ним, с экипажем. Там, в небе, до самой посадки. Он их командующий и отвечает за всё... И неизвестно, кому из них в той ситуации было легче.

А в штабе руководства учением всё ещё пытались, как вспоминает сегодня полковник Чейкин, отговорить от полёта маршала Харченко. Инициативу в свои руки вновь взял командующий округом генерал Третьяк: "Виктор Кондратьевич, да езжайте Вы лучше поездом. Я Вам дам свою машину, доедете до Орши, а там возьмём билет на поезд, в СВ и с комфортом — до самой Москвы”. Но маршал, увы, всё же отказался от третьяковского "ЗиМа”. Он принял решение, ставшее, как оказалось, роковым: лететь...

Маршал инженерных войск Харченко слыл смелым, волевым человеком. Всю Великую Отечественную войну – в сапёрах, в прославленной 1-й гвардейской Брестско-Берлинской отдельной инженерно-сапёрной бригаде спецназначения. Москва, Сталинград, Курская дуга, форсирование Днепра, освобождение Белоруссии и Польши, штурм Берлина – это основные вехи фронтовой биографии. Война для него закончилась только в августе 45-го. Три месяца он возглавлял штаб по разминированию Берлина. Награждён пятью орденами Красного Знамени, двумя Отечественной войны, орденами Кутузова, Трудового Красного Знамени и Красной Звезды. Отлично зная, почём фунт настоящего сапёрного лиха, он добился от министра обороны решения об утверждении почётной награды для сапёров – знака "За разминирование". Решение было принято 31 декабря 1974 года, а вот наградить маршал уже никого не успел. Харченко был весьма одарённым человеком, и не только в учёбе (с золотой медалью окончил академию Генштаба), но и в спорте. Он любил рисковать, поэтому и спорт выбрал под стать себе – прыжки с трамплина. Стал мастером спорта, чемпионом Вооруженных Сил, серебряным призёром чемпионата страны. В своих воспоминаниях – мемуарах он пишет: "Мне всегда страстно хотелось птицей взлететь над заснеженными деревьями...”. И взлетал... Взлетел он над заснеженным лесом и 10 января 1975 года…

Маршалы, как принято в армии, в одиночку не летают. Обязательно наличие сопровождающего – так уж заведено с незапамятных времен. Лететь с Харченко в этот раз было "нарезано” одному из "виновников” грандиозного дретунского действа – полковнику Григорию Чейкину. Да в последний момент вышла на учениях осечка: "забуксовал” наступательный этап. После массированного артиллерийского налёта войска должны были форсировать Западную Двину и ... гнать врага до полной победы. Форсировать, естественно, по понтонным мостам. Вот тут и вышла закавыка. Зимняя река оказалась с норовом – шла мощная шура — ледоход, которая легко рвала звенья понтонно-мостовых парков. Не выдерживал, крошился металл, лопались словно нитки мощные тросы. Тут-то и случилось то, что называют просто, – судьба. Перед самым отъездом на вертолётную площадку генерал-лейтенант Дмитрий Абашин отозвал Чейкина в сторону: "Григорий Никифорович, обстановка на переправе тяжелейшая, но надо обеспечить форсирование реки. Поезжай туда, ты ведь опытный понтонёр, а я уж полечу с маршалом. Действуй...”

И сегодня, спустя двадцать пять лет, полковник в отставке Григорий Чейкин не может без волнения dспоминать об этом моменте своей жизни. Его место в вертолёте занял генерал Абашин, а он на радийной машине поехал к переправе. И, как оказалось, не только к переправе. Это была его дорога к жизни. Маршал и генерал поехали в другую сторону...